Новгородец тихонько присел в сторонке. Начало разговора он упустил, но и без этого можно было легко догадаться, что шёл тот об очередном заговоре против властителей.
– Сотни попрошаек на улицах и площадях, сотни мальчишек – наши глаза, уши, языки, – убеждал собеседника Трифон. – Нас предупреждают об опасности, собирают сведения. А когда нужно – распространяют их. Мы можем наводнить Город слухами за считанные часы. Подавится ли император костью в постный день или возляжет с любовницей, горожане тотчас узнают об этом.
– Не так быстро, как тебе кажется, – возразил серб. – Почему бы вам не расписать стены призывами свергнуть императора или кого-то из его чиновников?
– Это всё в прошлом, – вздохнул Трифон. – Грамотных людей становится с каждым годом всё меньше. Империя уже далека от расцвета. Кто сможет прочесть надписи, кроме самих тиранов?
– Глупости. Призывы на стенах пишутся не для простых людей, а как раз для тех самых тиранов.
– Что-то я не вникаю…
– Надписи раздражают власть. Заставляют её действовать. Грубо, впопыхах, чувствуя за спиной топор, которого на самом деле ещё и нет. В свою очередь это вызывает раздражение людей, и они начинают бунт безо всякого умения читать, – Серб усмехнулся. – А то и начнут учить грамоту, исключительно чтобы прочесть, что же там такого крамольного понаписано.
– В любом случае, нашему делу это мало поможет, – Трифон поднялся и, только теперь заметив Скомороха, добавил. – Я скоро вернусь.
Когда повстанец покинул залу, портовый чиновник с любопытством посмотрел на новгородца. Прищурился, напрягая память, но так и не вспомнил.
– Я тебя где-то встречал, – сказал Драган. – Ты кто?
– Ещё один нищий с севера, – напомнил Скоморох.
– А-а, – протянул чиновник и улыбнулся. – Значит, я угадал тогда, раз ты примкнул к сумконошам.
– Я смотрю ты тоже здесь. Стало быть, и я не ошибся.
Драган смутился лишь самую малость.
– Мои дела требуют не брезговать никакими союзниками.
Скоморох махнул рукой.
– Не бог весть какие союзники.
– Почему же?
Он решил поделиться своими заботами. Слово за слово, выложил всю предваряющую его прибытие в Константинополь историю. Рассказал о прежнем своём хозяине Калике, о его борьбе с московским викарием и странной смерти. Припомнил, кстати, и пренебрежение серба к русскому посольству.
– Ты тогда и их принял за нищих. Но Алексий притащил с собой столько серебра, что уже купил половину чиновников, а другая половина слюнями исходит в ожидании собственной доли. Смена патриарха произошла не без его участия.
Он задумался.
– Мне одному с такими зверями не сладить. А от этих бродяг помощи ждать… мхом обрастёшь.
– Хочешь, я переговорю с ними? – предложил Драган. – Ребята увлекаются борьбой, но не всегда понимают, где вернее ударить. А ты в свои просьбы вкладываешь слишком много личного, вместо того, чтобы объяснить пользу для общего дела. Никто не пойдёт за тобой ради мелочной мести, но подгадить правителю, пусть и далёкой страны, они завсегда готовы.
Видимо Драган имел определённый вес у повстанцев, видимо умел находить нужное слово. Не прошло и недели как Трифон, отозвав Скомороха в сторонку, заявил:
– Мы проследили за попом. Один он в городе не появляется, посему на улице его не возьмёшь. Но ночью подворье остаётся почти без охраны. Монахи разбредаются по делам, а из тех, кто остаётся, большинство спит. Думаю единственная возможность покончить с твоим врагом, это застать его врасплох в собственном логове.
Глава XVI. Священник
Алексий который день пребывал в удручённом состоянии. Дела продвигались слишком медленно, соперники строили козни, а на родине тем временем оставались без присмотра правители, которые казались викарию слишком слабыми, чтобы самостоятельно справиться с опытными врагами и сохранить расположение ненадёжных друзей.
Серебра покуда хватало. Михаил Гречин и Георгий Пердика настойчиво, но исподволь охаживали окружение патриарха, подбирались к его «ближним монахам».
Для окончательного успеха требовалось только время. А враги не сидят, сложа руки. Литовский посол продолжает ухмыляться при каждой встрече, несмотря на то, что Алексий показал свою способность влиять на политику патриаршего двора. Нужно было найти сильное средство против ольгердовых происков. Но какое?
Достать литовского претендента на митрополию не получилось. Роман до поры скрывался где-то в городе. Монахи, как ни старались, не смогли выследить его укрытия.
Неожиданно Алексию пришла в голову мысль, как можно подпортить Ольгерду обедню.
Трое его людей некогда погибли в Литве. Круглец, Кумец и Нежило. Не просто погибли, но были казнены по приказу Ольгерда за измену. О тех казнях доходили страшные вести. Говорили, будто запытали их до смерти верные князю жрецы-огнепоклонники. Что ж тем легче будет подать всё как гонение за веру.
Сгинули его люди, надо признать, бестолково, но теперь все трое имеют возможность послужить замыслам Алексия, пусть и будучи мёртвыми. Церкви нужны новые святые, тем более на землях, лишённых легенд о собственных крестителях или подвижниках. Патриарх не откажется от соблазна заполнить пустоту, как бы он не относился лично к викарию. Дело того стоит.
А литовские мученики поставят Ольгерда в двусмысленное положение. Здесь-то он выдаёт себя за радетеля веры. Вот и придётся ему с зубовным скрежетом возносить бывших врагов. Но кровь святых, как ни крути, всё одно на князе останется.
Правда, прозвища убиенных далеко не христианские. Пришлось Алексию порыться в списках, чтобы вспомнить их ангельские имена.
– Антоний, Иван, Евстафий, – переписал он на чистый свиток.
Изощрённая затея малость развеяла грусть. Но холодные лапы судьбы крепко держали его за горло. Кантарь, отвечающий помимо прочего за безопасность логова, явился с докладом.
– Вокруг подворья вертятся подозрительные людишки в лохмотьях, – сказал он. – Ума не приложу, что они тут вынюхивают. Кстати, Хлыст говорил, что сумконоши на днях сменили логово. Развалины опустели, а куда они перебрались, неизвестно.
– Вроде бы мы ладим с этим отрепьем, – произнёс викарий.
– Тем не менее, я бы посоветовал укрепить двор, а по ночам выставлять двойную охрану, – заявил монах.
Алексий нахмурился. Неужели и подобные мелочи он должен решать сам? Вроде бы сметливый народ, а с каждым вопросом идут к нему. Быть может, он сам виноват, чересчур ограничивая их свободу.
– Вот и позаботься об этом, – довольно грубо приказал Алексий.
– Сменили логово, – повторил он, как только монах ушёл.
Затем вызвал печатника. Тот возник сразу, словно за дверью ждал.
– Я просил тебя разузнать кое о чём в Галате. Ты выполнил поручение?
– Точно так, кир Алексий, – Василий угодливо склонился.
– Тогда заканчивай сделку. Думаю, всё это нам понадобится, и довольно скоро.
– Нужны средства, – потупив взгляд, напомнил печатник. – Немалые.
Алексий откинул крышку ларца.
– Возьми сколько нужно.
Под пристальным взглядом хозяина, архимандрит и не посмел бы взять лишнего. Священник по малейшему дрожанию руки берущего мог догадаться, когда предусмотрительность и расчёт меняются жадностью.
– Этого, надеюсь, хватит, – буркнул Василий, заворачивая драгоценности в платок.
– Я уверен, что хватит, – улыбнулся викарий, захлопнув крышку.
***
Трифон сбивал ватагу несколько дней. Ходил по притонам, корчмам, заглядывал в развалины, где скрывались от власти такие же, как он отщепенцы.
– Кабы деньгами или хоть выпивкой дармовой просьбу подкрепить, то быстро набрали бы людей, сколько нужно, – жаловался он Скомороху. – А так приходится искать тех, у кого руки сами по себе чешутся.
– Насчёт выпивки я подумаю, – сказал Скоморох. – Хозяин одного заведения мой приятель. Дрянного вина своего, надеюсь, пожертвует. А вот лишних денег у меня сроду не водилось.
Впрочем, и без денег дело мало-помалу двигалось. Во все времена находились люди, которые в ожидании серьёзной стычки с властями не прочь размяться драками и погромами.
Настал час, когда Тимофей под покровом темноты вывел ополчение на улицы города. Полсотни разномастного народу, вооружённого чем попало. Мальчишки и старики, настоящие нищие и те, кто только прикрывался лохмотьями. Сущий сброд.
Решили напасть под утро. Разбились на несколько отрядов и двинулись разными улочками, охватывая русское подворье в кольцо. Скомороха немного знобило от предвкушения скорой мести.